Даниил Воробьев
Даниил Воробьев отличается от коллег не только вполне европейской внешностью, но и не стандартно развивающейся карьерой. Сначала его разглядел западный зритель, а теперь пристально рассматривает отечественный. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера».
— Даниил, мне кажется, вы можете уже издать мотивационную книгу о том, как преуспеть в любимом ремесле. Подростком вы визуализировали свое желание, написав на стене родного дома «Я — артист», а много позже, придя на один из международных кастингов, проявили инициативу, самостоятельно связались по Скайпу с режиссером и получили роль.
— Кстати, люди, которые до сих пор живут в этом доме, надпись на стене не стирают. Я иногда приезжаю и сверяюсь с ней. А Робану Кампийо, режиссеру фильма «Мальчики с Востока», я написал не из расчета произвести на него впечатление, а по причине того, что сценария фильма, куда мне предложили попробоваться, у меня не было. И, чтобы возник предмет разговора, чтобы хоть как-то включиться в работу, я решил позвонить по видеосвязи напрямую Робану. Мы долго и смешно разговаривали, так как и мой, и его уровень английского языка был одинаково ужасен. (Смеется.) Но было понятно сразу, что мы будем работать вместе. После были удивительные семь месяцев Франции. Это было ровно десять лет назад. Затем появились голландская картина «Ненависть», британский сериал «Ривьера» и другие зарубежные проекты.
— При этом рамки одной профессии вам явно тесны: вы являетесь еще и сценаристом, и режиссером, сняли два коротких метра…
— На мой взгляд, нет никаких рамок, разделений и форматов. Все это единый творческий поток, у которого есть всевозможные способы выражения. Если внутри человека живет художник, он обязательно проявится самым неожиданным образом, по-другому он обречен. Я не думаю, что это состояние приобретается в профессиональном вузе, скорее, оно появляется до. Художник либо есть, либо его нет! Середины не существует. Я очень благодарен Вселенной за востребованность и возможность выбора.
Признаться, меня никогда особенно не волновала судьба кино, в котором я участвую, в том смысле, что я не ломаю голову: будет этот проект популярен или нет. Но меня всегда привлекал процесс создания роли, фильма. Все самое интересное для меня происходит именно здесь, поэтому я очень внимательно читаю сценарии, которые мне предлагают. Ищу в них близкие, актуальные своему нынешнему состоянию мысли и темы. Я придаю огромное значение актерскому ансамблю и всем людям, кто участвует в создании кино. Это для меня определяющий фактор. Если мы совпадаем, то получается нечто волшебное.
По желанию мамы-музыканта даниил посещал музыкальный класс, где учился играть на скрипке. а потом шел на бокс, как хотел отец
— Вы утверждали, что, даже берясь за среднего класса сценарий, пытаетесь на месте вытянуть историю на более высокий уровень.
— Любая роль, которая приходит, для меня является главной, она у меня одна, и другой нет. Поэтому я буду очень подробно и тщательно ее строить, обживать выделенное под нее пространство в сценарии, пока не возникнет свобода существования. А это уже преображает его! И режиссер решает, что с этим делать и как интегрировать в основную структуру произведения. Ведь сценарий — это всего лишь повод. Конечно, есть совсем дешевые, где любая попытка завести смысл будет выглядеть как глупость. Я стараюсь не касаться подобного и сохранять правильные вибрации. Я иду за идеей — если она очаровывает, то больше не существует никаких вопросов: гонорар, сон, день, ночь, комфорт…
— На ваш взгляд, российская киноиндустрия насколько далека от зарубежной?
— Есть ощущение, что сейчас мы находимся в удивительном моменте, где российский кинематограф обретает себя. Других вариантов у него нет! Знаете, как в психотерапии, когда человек приходит к психологу с запросом, что при взаимодействии с внешним миром и людьми он теряет себя и хотел бы воссоединиться с собой настоящим, что устал бесконечно сравнивать себя с другими. Трудная задача, которая требует огромной внутренней работы и смелого самоисследования. Многие через это проходили, в том числе и я. Многие до сих пор в пути, и огромное количество людей, которые так и не смогли стать осознанными. Так вот, в случае с нашим кинематографом — это тот самый момент, когда у клиента есть шанс стать полноценным и прекратить сравнивать себя с кем-либо другим. Уже выходят великолепные, самобытные сериалы и фильмы, с большими, выдающимися актерскими работами! Это внушает оптимизм.
— У вас сплошь громкие проекты: «Духless», сериалы «Триггер», «Мажор», «Метод−2», «В клетке», «Обычная женщина», «Ваша честь». Считаете, вы хороший менеджер себе?
— Ни раньше, ни сейчас у меня не было в этом необходимости: со мной сотрудничают прекрасные специалисты, есть агенты и в Англии, и во Франции, и в России. Единственное, что я делаю, — это стараюсь сохранять внутреннее спокойствие и работать. Кстати, я не мечтал о Голливуде, почему-то меня всегда тянуло в сторону европейского кино. Оно мне всегда казалось тоньше и сложнее. Никогда не умел продавать себя, но всегда опирался на внутреннюю правду и интуицию, которая совершенно не дружит с головой. И в моей жизни все как-то само случается, особенно если этому не мешать. И в индустрии сейчас происходит столько интересных проектов, огромное количество сложных и амбициозных сценариев, что я перестал дергаться и пытаться натягивать по десять шапок на голову.
"Кострома – это мое место силы, моя база. Я там живу в большом доме, в густом сосновом лесу, на изломе двух подземных рек"
— Между прочим, вы и выглядите не совсем как русский парень: вас можно принять и за голландца, и за немца, и за финна, притом что вы родом из исконно российского города Костромы. Как я понимаю, вы там до сих пор и живете, верно?
— Да, это мое место силы, моя база. Я там живу в большом доме, в густом сосновом лесу, на изломе двух подземных рек. Там свежо, прохладно, гармонично. Именно по этой причине у меня пока не было желания обосноваться в Москве, хотя она очень родная, так же, как и Париж. Я бесконечно в него влюблен, несмотря на его известную депрессию, которую можно почувствовать, задержавшись в нем, например, на пару месяцев. Мне вообще не хочется где-то прорастать корнями на «постоянно». В принципе, я — кочевник, обитаю там, где работаю, очень люблю отели, смену локаций и атмосфер.
— Что из новых работ можете отметить?
— Мы сняли шпионский триллер «Компромат» в Вильнюсе, с французским режиссером Жеромом Салем. Это была команда, которая делала проект «Чернобыль» для HBO, поэтому процесс был более чем подробный. Я там задействован вместе с Михаилом Горевым, он играет моего отца. Мой герой — ветеран чеченской войны. В начале сентября планируется мировая премьера этой картины. Недавно закончились съемки у Карена Оганесяна в сериале «Кошка». Мне нравится взаимодействовать с этим режиссером: он дает свободу на рисковые эксперименты. Так, я давно стремился сыграть национальность, и вот у Карена Левоновича я чеченец. Также скоро выйдет работа, которой я очень горжусь, снял ее казахский режиссер Адильхан Ержанов. Об этом художнике можно говорить бесконечно. С его творчеством меня познакомила актриса Елена Тронина. Когда я увидел то, что делает Адильхан в кино, я закинул запрос в пространство: «Я хочу работать с ним!» И сразу все откликнулось: мне пришел сценарий от него. Это было чудо! Я, по-моему, его даже не читал. Когда увидел фамилию Ержанов, тут же попросил встречу, на которой мгновенно стало понятно, что передо мной очень тонкий мастер, который удивительно взаимодействует с артистами, самобытно выстраивает логику сцен. Я получил огромный опыт, работая с Адильханом. Сериал «Замерзшие» скоро появится на одной из видеоплатформ.
— Насыщенные у вас будни! По этой причине пока не развиваетесь в сторону режиссуры?
— Возможно, возьмусь за нее в ближайшем будущем, всему свое время. Я не тороплюсь, ведь как только обгоняешь собственный ритм, попадаешь в тревогу, а это ни к чему хорошему не приводит.
— С таким жестким графиком получается, например, на досуге провести время за холстом? Вы ведь подростком учились в школе изобразительного искусства в Лондоне.
— Нет, с таким графиком не получается заниматься какими-то параллельными вещами, к сожалению. Раньше я пытался ухватить необъятное, но когда стало понятно, что все мои хобби — изобразительное искусство, проза, поэзия, танец — тоже повзрослели и требуют к себе особенного внимания, я перестал второпях к чему-либо прикасаться. Поэтому хобби для меня уже не увлечения, они превратились в любимое дело. Писать прозу и поэзию я начал в десять лет и сейчас продолжаю это делать.
актера привлекают психологические драмы.публика заметила его после выхода фильма «Духless»
— В основном ваши строки — о любви?
— Скажем так: с помощью поэзии я дотрагиваюсь до того состояния, что вы называете любовью. В моем случае это способ. Только раньше я брал ресурс из темной энергии и страданий, а теперь черпаю из светлой, что гораздо сложнее. Но удивительно: когда протягиваешь руки к солнцу, оно сразу отзывается, как будто ждало тебя всегда! Так что вдохновение можно брать из созидания, а не только из саморазрушения. Это был ключевой момент, который резко поменял однажды мою жизнь. У меня набирается много материала, который, возможно, превратится в книгу, а может, и не превратится. Но так или иначе, мысль пущенная — уже дело.
— Вы закончили ВГИК — это означает, что ориентированы были всегда исключительно на кино, и театр вас мало занимает?
— Да, все верно. Я очень благодарен Владимиру Алексеевичу Андрееву, который отговорил меня поступать к нему в мастерскую в ГИТИС, куда меня брали, и я попал во ВГИК, в руки Александра Сергеевича Линькова. Но я играл в театре «ДОК» у Михаила Угарова, и я не говорю категорическое «нет» театру. Все зависит от предложения, мимо чего-то настоящего я точно не пройду. При этом идея быть в штате театра мне кажется скучной. Другое дело — кино: в нем я чувствую свежий, переменчивый ветер, это моя стихия.
— Вы всегда нравились женщинам. Рано это заметили?
— Я осознал себя, свою внешность и энергию совсем недавно. Так что я человек позднего созревания. (Улыбается.) До этого по-другому ощущал себя. Я полагал, что недостоин любви и красоты. Что это уготовано другим, особенным людям. Но потом, благодаря упорной работе над собой, благодаря замечательным женщинам, которые встречались на моем пути и аккумулировали во мне мужчину, я начал знакомиться со своей природой и узнавать себя настоящего.
— Женщины, роли, все сюжетные линии бытия идут в топку для познания себя…
— Да, абсолютно верно.
— Что за темы вас сегодня привлекают?
— Недавно в одной из моих работ была поднята тема детской травмы, взаимоотношений отца и сына, осознание потери родителя… Мой папа два месяца назад умер, и так получилось, что эта боль легла в основу сюжетной линии героя, которого я играл. Несмотря на наши сложные взаимоотношения с отцом, я понял, что они были про свет, про добро, про любовь. И очень вовремя возник сценарий, где была возможность реализоваться таким образом.
Кроме того, для меня невероятно важна тема внутренней тишины, слияния с пустотой, которая и является первоосновой для меня. Вот это умение отстраняться от бесконечного информационного шума является самой актуальной на сегодняшний день темой. В кино, при удобном случае, я стараюсь говорить именно про это. В жизни, когда мне это удается, я возвращаюсь к себе настоящему, и мозг уже становится инструментом, а не диктатором. Про воссоединение с собой я буду говорить в моей следующей работе. Я пока не знаю в какой, но чувствую ее приближение.
"Я осознал себя, свою внешность и энергию совсем недавно. До этого по-другому ощущал себя. Я полагал, что недостоин любви и красоты"
— В детстве вы играли на скрипке для мамы — она у вас педагог музыки — и занимались боксом для папы. Кем он был?
— Бизнесменом и хулиганом. (Улыбается.) Он был такой крепкий персонаж девяностых. Именно в те годы он пытался выстроить большой бизнес, и, естественно, вся эта деятельность неразрывно была связана с криминалом. Лишь много позже папа вернулся к своему любимому делу — архитектуре. Но это уже было вдали от нас, так как родители развелись. В некоторых своих ролях я пытался разговаривать с отцом, доносить до него то, что он для меня значит, как мне его не хватает, что такое отцовская спина… А что касается моих увлечений детства, то да — я постоянно играл, на всем, везде и с кем угодно. (Смеется.) Потом я стал посещать театральную студию. В Костроме было снято множество культовых лент — «Жестокий романс», «Очи черные», «Бесы», «Два капитана», «Снегурочка».
— А как вы там проводили свои юные годы?
— За последнее время наш купеческий город преобразился, стал наряднее и аккуратнее. Я его помню совсем другим. Я вырос в рабочем районе, но никогда не был дворовым пацаном. У меня было потрясающе насыщенное детство, жирное. (Смеется.) С драками, опасностью и реальными приключениями. Я мог выйти гулять в новых кроссовках, а домой вернуться уже без них.
— Вы и в армии служили, а этот пункт редко у какого артиста в биографии присутствует.
— Я служил на Кавказе, это был непростой период, но я ему благодарен, потому что именно он подарил мне понимание другой стороны реальности, где есть трагедия и дикое желание жить. Когда вернулся на гражданку, по-настоящему осознал ценность таких понятий, как семья, друзья, любовь, терпение, свобода, смирение…
— Не могу не спросить про вашу младшую сестру, которая была оператором и погибла в экспедиции, в Ташкенте, на съемках сериала «След саламандры», — сорвалась со скалы. Как семья справилась с трагедией?
— Ох… У нас с мамой мир перевернулся после этого известия. Я замолчал на четыре месяца — в смысле я психофизически не мог говорить и восстанавливался через вокал, пение. Боль — не всегда глубина, но в этом случае она пробила дно, это точно. Яна всегда со мной — вот здесь, на запястье. Эта татуировка в виде ожерелья с бубенцами, крестиком и сердцем напоминает о ней. На этой руке я сплю.
— Знаю, что не так давно у вас произошло знаменательное событие: вы стали отцом!
— Да, в октябре моей маленькой девочке исполнится два года. Невероятно счастлив, что теперь у меня есть Эльза Лила. Я — папа. (Улыбается.) В моей жизни произошло чудо. Дело в том, что семь лет назад мне поставили диагноз «бесплодие», с которым я пытался бороться, потом наступила фаза принятия этого факта, в итоге я успокоился и перестал переживать. И вдруг в моей жизни появляется Марина Смирнова, девушка, с которой мы учились в одной школе, и у нас возникает очень крепкая духовная связь, а также очень много юмора. И вот однажды, нервно хохоча, Марина показывает мне тест с двумя полосочками. Меня это тоже сначала очень развеселило, но потом я понял, что это действительно так! Поэтому появление на свет нашей девочки — настоящее чудо. Большая удача, что я подошел к этому событию уже в осознанном состоянии. Здорово, что душа Лилы выбрала именно меня и Марину в качестве своих родителей. Нам очень повезло.
"Семь лет назад мне поставили диагноз «бесплодие». Но вот однажды, нервно хохоча, Марина показала мне тест с двумя полосочками"
— Свадебное торжество у вас было тихим? В прессе об этом ничего не писали.
— Официальный брак мы не регистрировали, мы с Мариной дружим. (Смеется.)
— Дочка похожа на вас?
— Одно лицо! Копия. От мамы — подбородок. (Улыбается.) Мы очень скучаем друг без друга, поэтому я стараюсь всячески интегрировать девчонок в свою жизнь, они летают со мной на съемки: Питер, Калининград, Москва, Дагестан… Мы вместе.
— Любопытно, отчего имя столь редкое?
— Ребенок сам его выбрал, находясь еще в животе. Марина увлекается биосенсорикой и во время медитации получила от ребенка такой сигнал. Эльза — это звезда, а Лила — танец Бога, Игра.
— Уже размышляете о воспитании дочки, о дальнейшей учебе?
— Нет, мы в моменте. (Улыбается.) Но мы оба осознаем, как важна фигура мамы и папы именно сейчас, в тот период, когда Эльза совсем маленькая. Мы понимаем, какие глобальные модели восприятия окружающего мира формируются в ней, поэтому мы стараемся быть внимательны к этому и окружаем ее своим включением и любовью. Мы не играем в родителей, мы даем ей пространство искренности, чтобы она смогла присоединиться к нам; мы не обозначаем условное присутствие в ее жизни, а стараемся быть! Все это ради того, чтобы Эльза, когда вырастет, смогла прилично сэкономить на психотерапевте. (Улыбается.)
— Мироощущение у вас поменялось?
— Разумеется. До рождения Эльзы Лилы я был уверен, что если у артиста появляется ребенок, то все! Профессии конец! Видимо, это был какой-то глубинный страх, ведь профессия для меня нечто священное, моя жизнь, я не могу позволить себе рисковать. Тем более что у Леонардо Ди Каприо ведь нет детей, скорее всего, он в теме. (Смеется.) Так я рассуждал до появления Лилы. Оказалось, все с точностью до наоборот. Вы даже не представляете, насколько я стал включен в жизнь, в профессию, в людей, которые меня окружают. Это суперконцентрация. Все живет!
