Эта миниатюрная красавица стала заметной в большом кино практически с первой своей роли. Так и задалось, каждый фильм, в котором она принимает участие, отмечают и зрители, и критики.
— Признайся, сегодня красивой актрисе сложно пробиться наверх?
– Так сходу? Такой серьезный вопрос. Почему-то я почувствовала в этом предложении некий акцент на слово «красивой»?
– Конечно. Ты не считаешь себя таковой?
– Ну, актрисы разные бывают. Классические красивые с симметричными лицами. Бывают с изюминкой, которые не соответствуют классическим канонам красоты, но являются очень притягательными. В каждом из этих случаев нужно присмотреться к человеку, потому что он может быть красив, но пуст внутри и не обладать какими-либо способностями, которые притягивают зрителя. А может быть внешне, на первый взгляд, на поверхностный взгляд, далек от современных канонов красоты, но при этом обладать харизмой и невероятным дарованием. Поэтому я бы этот вопрос так однобоко не рассматривала. И потом: что значит «наверх»? Что значит «пробиться»?
– Стать популярной, известной, любимой у зрителя.
– Это путь в любом случае. Я не воспринимала это в своем воображении никогда как движение по вертикали. Это путь из точки в точку, желательно, чтобы конечный путь назначения был дальше, дальше и дальше. Чтоб ты себе ставил новые, новые и новые цели. Возможно, в моем понимании, я еще не дошла туда, куда бы я хотела прийти в итоге. Сложно ли это сейчас? Ну и на времени не стоит акцентироваться, потому что это было трудно всегда. И человеку самому бывает тяжело принять зов сердца своего и пойти, поверив, что это его призвание, пойти по этому пути. И это было непросто всегда.
Я думаю, наши реалии не особенно на это влияют. Сложности всегда одни и те же. Веришь в себя, не веришь в себя; надо тебе, чтоб в тебя верили другие люди или не надо; нужна тебе опора в лице родителей или не нужна; необходимо тебе их благословение или нет, или ты можешь просто отказавшись от корней или бросив династию врачей, пойти вдруг в актеры, — каждый решает такие вопросы, независимо от того, становился он артистом в конце ХIХ века или сейчас, в начале ХХI-м. Ну, в общем, сложно, да. Но опять же, как об этом думать.
Я никогда не думала, что я пробиваюсь. Я шла по интуиции, я занималась тем, что мне нравится. И не мечтала, правда, не мечтала ни о красных дорожках, ни о больших гонорарах, ни о рекламных контрактах, ни о каких-то лестных знакомствах. Нет. Мне просто нравилось то, что я делаю. Мне невероятно понравилось быть перед камерой с первого дня, когда я вдруг перед ней очутилась. И вот я так и продолжаю наслаждаться, наслаждаться кадром, наслаждаться сценой, наслаждаться общением, если это формат выступления, когда я вижу зрителя глаза в глаза, — это прекрасно. Всё остальное, что выглядит так привлекательно в глазах обывателя, пусть не обижаются на это слово, всё остальное в глазах обывателя это при правильном раскладе, при правильной расстановке приоритетов приятный побочный эффект, но это не нужно делать самоцелью.
Катерина и ее спутник, Руслан Панов — бизнесмен, фотограф, видеограф, фитнес-тренер
– А ты вообще задавалась вопросом: что для тебя семья, супруг, сын, близкие люди?
– Мне кажется, что семья — это единственный институт, созданный человечеством, в котором человек может постичь самого себя до самых глубин. В работе — да, но в работе больше наносного, в работе больше возможностей прикрыться образом, целями, взаимовыгодным сотрудничеством. А в семье сложно долго не сбрасывать маску. Я, допустим, и не стремилась, но я знаю, что есть люди, которые в своих семьях пытаются, не будучи артистами, играть роли. Они иногда навязаны им их родовой историей, в них есть какие-то устоявшиеся образцы поведения, с которыми им сложно совладать. Допустим, из материнской линии из рода в род переходит и по отцовской из рода в род переходит. И вот они изображают из себя в семье тех, кем они не являются на самом деле. Но в конце концов всё равно ты остаешься перед глазами своих близких наг. В любом случае.
И это ощущение предельной честности и чистоты дают только близкие отношения в семье, где мы, отражаясь в глазах любящих и любимых людей, видим себя такими, какие мы есть, такими, какими бы мы хотели себя видеть, если мы разовьемся до лучшего варианта самих себя. Поэтому без семьи я не представляю своей жизни. Я не знаю, как бы я чувствовала себя во время пандемии, если бы не семья. Как бы чувствовала себя в какие-то сложные моменты в творческой жизни, если бы не моя семья. Я не потребитель семейного тепла, я и генератор, и потребитель, и в нашей семье в этом смысле все равны. Мы стараемся привносить туда столько же, сколько забираем.
– Я знаю, что ты в субботу и в воскресенье не общаешься по работе, почему?
– Да, я где-то два-три года назад завела такую привычку, это жесткая ментальная установка. Конечно, бывают исключения. Кино — шутка такая, случается, что приходится нарушать. Если не получается в другие дни свести всех артистов в кадре, если экспедиция, тогда да. У меня редко получается свободными и суббота, и воскресенье, но хотя бы один из этих дней у меня должен быть абсолютно свободен, чтобы я могла его посвятить семье. И после восьми вечера звонить, писать мне не стоит. Я особо не тычу этим людям в лицо, но те, с кем мы часто общаемся, уже чувствуют, что я взяла и после восьми не ответила. Ну, край после девяти. Ведь когда человек пишет рабочую sms в 10 вечера, как-то возникает вопрос: он не хочет уделить это время самому себе, своей семье? Наверняка, у него есть какой-то близкий человек, с которым можно провести досуг вечера после непростого рабочего дня.
– Как ты любишь проводить досуг с родными?
– По-разному. Иногда активный спорт, иногда просто поваляться, кино посмотреть, в настольную игру поиграть, приготовить что-нибудь вместе. Очень люблю и одна побыть, просто почитать, поваляться, желательно с красивым видом из окна, если нахожусь в отеле. Я не любительница роскоши, не стремлюсь к помпезности, люксу, я очень люблю комфорт. И для меня всегда самое главное в гостинице — чтобы была удобная подушка и матрас, горячая вода, желательно интернет и роскошный вид из окна. Мне нравится просто лежать на кровати, читать книгу и периодически выглядывать в окно. И если за окном великолепный пейзаж, неважно — лес это или вода, или историческая панорама города — это просто прекрасно.
– Кстати, такси, на котором ты приехала на нашу встречу, по-моему, тоже «комфорт»?
– Да. Я долгое время ездила классом «эконом», мне кажется, я на «комфорт» перешла года два-три назад просто потому, что действительно стала бросаться в глаза разница культуры водителей, только поэтому. Водитель в экономе часто позволяет себе быть прокуренным, включать радио без спроса, например, «Шансон», которого я, простите, не любитель, так сложилась моя любовная история с музыкой. Да, исключительно для собственной безопасности. Но при этом мне не нужен бизнес каждый день, не надо, чтобы мне открывали дверь. Я двери сама себе прекрасно могу открыть. А самое забавное в истории взаимодействия с такси бизнес-класса, это когда водитель открывает дверь уже в конце поездки, но при этом не подает руку, пока сама не попросишь. А это так удобно, чтобы не испачкать голенище или подол платья, когда выходишь, там как раз мужская рука для рычага очень даже пригодилась бы. Я однажды спросила: почему вы не даете руку? А мне водитель говорит: «А вы представляете, многие клиентки жалуются потом на это». Докатились… Не надо, пожалуйста, только не в нашей стране. Мужчины, предлагайте ваши теплые надежные руки даже незнакомым дамам. Это так приятно!
– Катя, признайся, как воспитываешь своего сына Германа — в строгости, наказываешь или позволяешь всё?
– Ни то, ни другое. Нет такого, чтобы он болтался во вседозволенности, и нет чрезмерной строгости. Были периоды в моей жизни, когда я перегибала с дисциплиной, может быть. Но я надеюсь, что у моего сына будет очень мало поводов пойти к психоаналитику и пожаловаться на свою маму. Я надеюсь, что мой сын никогда не скажет: вот, ты мне этим всю жизнь испортила. Очень надеюсь. Но у меня характер довольно жесткий, при этом я нежная со своими близкими, я по сути своей добрый человек. Может быть, кто-то, повзаимодействовав со мной на съемочной площадке, так бы и не сказал, но в том, что касается работы, я действительно могу быть очень жесткой и сдираю три шкуры, прежде всего с себя. А соответственно, если у тебя многолетняя привычка снимать три шкуры с себя, ты невольно того же самого будешь требовать и от других людей. Но я в последние годы работаю над тем, чтобы все-таки: окей, с себя хочешь — снимай, к другим давай помягче, по крайней мере не стоит в это так эмоционально вовлекаться. Ну, не умеет человек и не умеет, оставь его в покое.
– Но ведь ты с такими профессионалами работаешь? Они сами с кого угодно три шкуры снимут.
– По-разному бывает. В любой группе может оказаться какой-то человек, который несколько не на своем месте, которому надо что-то подсказать. И хорошо, если он восприимчив к конструктивным предложениям, а если он при этом еще горделив и самомнение прёт вперед желания научиться, — вот это беда. Но я крайне-крайне редко сталкивалась именно с таким градусом непрофессионализма. Это так, к слову сказала, что какой-то такой человек, который не на своем месте, может быть любой в съемочной группе и к этому надо быть готовым. Ну и когда все профи собираются, что у нас, не возникают споры? Возникают, конечно. Никто никого при этом не назовет профнепригодным, но споры возникают и это нормально. И тут главное, спокойно отстаивать свое мнение.
А в лоне семьи всё как-то проще. Все сложности возникают в случайных социальных группах, потому что люди друг друга не знают. Они не могут сразу начать говорить от сердца к сердцу. Они же, если увиделись впервые сегодня на площадке, не сядут перед тем, как хлопнет хлопушка, в кружочек и не станут обсуждать, у кого какие травмы детства, а кто когда развелся, у кого какие сложности были в профессии. Если бы такие летучки были, может быть, нам было бы проще, быстрее слиться к единое рабочее целое. Но так не делают. Хотя мне кажется, это было бы не лишним. У нас очень часто даже читки нет, все просто встречаются в первый съемочный день и всё. А нужно готовиться заранее, пристраиваться друг к другу. А дома же мы друг друга знаем, хотя случаются такие трагедии, когда люди прожив и 10, и 20 лет в браке, приходят к тому, что не знают друг друга. Но такая слепота редко бывает, а в целом мы всё равно знаем сильные стороны друг друга, знаем наши слабости. Вопрос: если ты любящий человек, станешь ли ты бить по больному месту? Это надо решить: когда тебе самому плохо, станешь ли ты цеплять своего любимого человека и капать ему в темечко?
– Но любимый ли он тогда?
– Да. Трения и конфликты возникают. Но при этом всё от любви должно быть. Поэтому дома легче, дома я в непринципиальные моменты и как маслечко с ребенком особенно. Самое главное, что режим есть режим. Надо выдерживать ребенку режим, желательно всей семье, что у меня в связи с моей профессией не очень-то получается. Хотя хотелось бы в одно и то же время вставать и в одно и то же время ложиться. Это для организма хорошо прежде всего. Но ребенку это не так сложно соблюдать, не так сложно создать ему условия.
– Супруг (Руслан Панов — бизнесмен, фотограф, видеограф, фитнес-тренер, — Прим. Авт.) помогает?
– Да. У них хорошие отношения с моим сыном. У меня супруг добрый, справедливый, при этом не пластилин. Еще он по первому образованию учитель начальных классов.
– Повезло.
– Наверное. Только я не знаю, кому. Он помогает мне остаться последовательной. Если что-то пообещалось, какую-то санкцию, то обязательно нужно ее применить.
– Герман называет его папой?
– Нет, у Германа есть собственный папа (Каскадер, актер Константин Адаев, — Прим. Авт.), с которым у него прекрасные отношения, они очень часто видятся. Нет, мы к этому даже не стимулировали. К слову «отчим» у нас тоже позитивное отношения, мы воспринимаем его как слово русского языка, определяющее определенное отношение к этому мужчине, появившемся в доме матери. Так что без налёта какого-то негатива. Да, я думаю, что если всё будет в том же ключе развиваться, то когда-нибудь Герман сможет искренне считать, что у него есть второй отец, который всегда на подхвате, который поддержит, поможет. Это и сейчас происходит. Но зрелая детская любовь, не по возрасту, а по родственным отношениям к родителю, это все-таки любовь, когда человек уже сам вырос и что-то понял об этой жизни.
Детская любовь в возрасте лет до 14—15 еще незрелая, это больше про «ты мне доставляешь удовольствие или не доставляешь», «ты меня принимаешь или не принимаешь», «мне с тобой удобно или не удобно». А вот после пубертата, в более старшем возрасте, уже произрастает внутри более глубокое понимание любви и вот там вся сводная таблица наших родительских грехов и достоинств будет представлена.
– Почему ты называешь Германа своим боевым товарищем?
– Потому что кино — это постоянная борьба со сроками, обстоятельствами, холодом, голодом, ну а поскольку он снялся со мной в фильме-катастрофе, я и называла его так.
– Ты на каком месяце была, когда шли съемки «Метро»?
– Я в процессе забеременела. И закончила к 22 неделе. Когда мы закончили снимать, у меня было ровно 22 недели.
– Ты как-то призналась, что тебе помогло это в роли…
– Да, я такое говорила? (смеется)
– Да. Какие таланты видишь у ребенка?
– Не хотелось бы, чтобы это странновато прозвучало, пока я больше вижу человека растущего. У него есть интересы, скажем так, ярко выраженного таланта певца, пианиста, скрипача, скульптора или боксера я не вижу. Есть дети, которые уже в 3 года понимают, кем они хотят быть. Они встают на табуретку, читают стихи, и ты понимаешь, что нет другой дороги. И они не меняют потом этого пристрастия. Есть те, кто рисуют сызмальства божественно, и ты видишь, ты понимаешь, что такой талант, который ничем не припорошить, всё равно пробьется и это только художественная школа без вариантов. А мы пробуем разное. У него разношерстные интересы: и на баскетбол ходит, и на кудо, и рисованием занимается, попросился недавно еще на гитару и английский, не равнодушен к кулинарии, очень любит животных. Я недавно сказала: «Может быть, тебе ветеринаром быть?» и добавила: «Это очень доходно». — «Да?» Мне нравится, что он добрый и у него хорошее чувство юмора. Мне сейчас важнее, наверное, видеть эмоциональный интеллект, чем какие-то свидетельства будущего социального успеха. Я думаю, у него всё будет в порядке. Главное, не сломать, не задавить. Школа — это сложно. Он хорошо учится, при этом я не наседаю. Тройки редко-редко бывают, но никакая это для нас не трагедия. Я не хочу, чтобы он думал об оценке как о мериле своего достоинства человеческого. Оценка это всего лишь оценка, самое главное знания. Я его фокусирую на том, что знания пригодятся прежде всего, а не оценки. Когда мы поймем, к чему у него душа лежит действительно, мы ему поможем.
– Иногда надо направлять.
– Надо, конечно, но и не перегибать с этим.
– Обычно спрашивают: кем хочешь видеть своего ребенка? Давай так спросим: кем не хочешь видеть своего ребенка?
– Несчастливым человеком. Про профессию я не думала. Он может быть кем угодно, лишь бы он был счастлив, лишь бы он был в этом хорош.
– Говоря «кем угодно», а вот если ассенизатором, например, он станет?
– Если он будет гениальным ассенизатором — пожалуйста. Главное, чтобы человек нашел дело по душе. Работа должна быть любимым делом.
– Чтобы это уже была не работа, а образ жизни?
– Да, и чтобы это было в удовольствие. Чтобы вставал и шел пусть с минимальной, но все-таки радостью.
– Что главное в мужчине для тебя?
– Главное, чтобы любили друг друга. Чтобы любовь была между людьми. А кого мы любим — мы ведь иногда не решаем. Кому-то везет и жизнь сложилась так, что человек не может притянуть порочное, и не может притянуть человека, который будет вовлекать в созависимые отношения. Ну значит, у самого внутри опора есть, поэтому он выбирает себе в идеале равного, в идеале человека, который не будет решать за полюбившего его какие-то проблемы. В идеале брак — это партнерство, а не прикрывание брешей друг друга. А то десятилетиями думают, что любят, а на самом деле это было чувство, построенное на чем-то…
-…На каком-то взаимовыгодное эгоизме.
– Да. И, конечно, я надеюсь, что много лет спустя я не приду к такому выводу. Сегодня всё хорошо, мне кажется, что как раз сейчас в моей жизни любовь, когда никому друг от друга ничего не нужно, кроме того счастья, душевного уюта, которые мы испытываем, находясь рядом.
– Что ценишь в человеке больше всего?
– Хороший вопрос. Я бы не делила на половые признаки. Что я ценю в людях? Честность, свободолюбие, в разумных пределах. Да, пожалуй, из честности и доброты всё и проистекает. Если человек честен, то он будет честен и перед самим собой, перед тем, с кем он живет вместе. Мне нравится, когда люди дают друг другу развиваться. Если говорим о любовных отношениях и о браке. Когда они радуются друг за друга. Самое неприятное, что может быть, мне кажется, это ревность, из которой произрастает потом всё: любой объюз произрастает из ревности. И если кто-то в паре ревнует другого к его успешности или к какому-то новому карьерному достижению, — ну какая ж тут любовь? Если ты боишься, что другой человек, став на более высокую социальную ступеньку, вдруг перестанет любить, — возникает вопрос: а что ты сам из себя представляешь? Во что ты веришь? Если ты сам в себя не веришь, почему ты требуешь этого от партнера? Любовь — это труд, труд по объединенному взаимосовершенствованию. Мне кажется, нет большего счастья, когда ты встречаешь человека, с которым прекрасно именно вместе развиваться. Не тянуть друг друга, когда один другого подтягивает на свой уровень, неважно какой: духовный или материальный, а вот спокойно жить своими параллельными жизнями, при этом наперекор всем законам геометрии сходиться дома в одной точке, изменив направление этих параллельных прямых и просто наслаждаться общением друг с другом, помогать друг другу.
– В работе, наверное, тоже удача встретить режиссера, с которым ты можешь пересечься и наслаждаться?
– Конечно.
– Какое у тебя отношение к режиссеру — как к большому учителю, или как к партнеру, с которым ты можешь поспорить, предложить что-то свое?
– А это зависит от режиссера, от уровня его мастерства. Ничего не буду говорить про реноме и репутацию, я всё равно человека на площадке вижу, я его обоняю, я чувствую его флюиды и я понимаю, сколько там настоящего, сколько наносного. Так же бывает, что есть образ, есть дымка, которую можно легко развеять пытливым взглядом. Бывают мастера, бывают ремесленники. И то, и другое в правильном проекте, в правильное время имеет место.
– Но какие нравятся режиссеры, авторитарные или…
-…Обожаю авторитарных людей. Может, потому что у меня самой склонность к авторитарности. Я их очень хорошо понимаю, и я просто балдею, когда человек авторитарен. Он знает, чего он хочет. Когда у него всё в порядке со вкусом, у него всё в порядке с профессией, тогда это наивысшее наслаждение. Ты приходишь, у тебя ни о чем голова не болит, и ты только как скрипка: тут струнку задели, там подкрутили. Это же великолепие! А бывает, что работа над проектом, это взаимный обмен знаниями, идеями, предчувствиями, надеждами. Я и с режиссерами-дебютантами работала, и с режиссерами, которые были талантливы, но не имели на тот момент еще веса в индустрии, и дерзости и наглости немного не хватало, чтобы продавить свою идею. Очень разные люди встречаются, и с каждым, конечно, нужно находить контакт, каждого надо суметь не обидеть. Мы же все внутри дети, со своими комплексами и к каждому такому внутреннему ребенку нужно найти подход. Не всегда это получается. Грешим и каемся. Но всё равно находим общий язык.
